25.03.2012 в 22:56
Пишет Red Fir:Эпизод предпоследний
Писано под сильным впечатлением от выражения лица Вячеслава Тихонова.
Название: Весна в Тёсю
Автор: Red Fir
Бета: уже нужна.
Фандом: околоисторическая Sengoku Basara
Пейринг: ММ как я их вижу. Читаем осторожно.
Дисклаймер: прав, выгоды, дивидендов, образования – не имею.
читать дальшеВ воздухе кружила светлая, дымчатая метель: на Хонсю цвела сакура. Тесокабе мрачно смерил взглядом окружающий пейзаж и скептически поскреб ногтем доски: в его владениях цвела исключительно плесень.
И потянулся, стряхивая с плеч гостя лепестки: в кои-то веки тот объявился не в привычном доспехе, больше пригодном для маскировки на грядках Катакуры, а вполне нейтральном коричневом хаори. Мори смотрит на него – пронзительно и странно – но так ничего и не говорит.
Война приутихла: ныне в провинциях бушевал мир. В отличие от войны, к миру, по мнению Мори, эта страна была катастрофически не приспособлена. Количество родственников спокойнее было сократить до минимума. Вылуплялись первые формы шпионажа. Рис дешевел - разведка дорожала. Ига была раздергана еще Нобунагой, оставшаяся же в гордом монопольном положении Кога – внезапно – обнаружила у себя катастрофическую нехватку кадров. Экспедиционные войска, приуныв, с тоской посматривали «через забор» в династию Мин: площади росли, деньги на деревьях - нет.
- Итак. Ты снова сюда приперся.
Мори легко пожимает плечами.
- Снова.
- Что ты здесь делаешь? – без обиняков обрывает бывший даймё.
- Как ты думаешь, что я могу здесь делать.
И Тесокабе, сдавшись, со вздохом тянется за коробкой с сеги. Чужие тонкие пальцы привычно расставляют фигуры – глядя в окно, Мори молчит, и мысли его далеко. Не здесь.
Не с ним.
…Весна запомнилась Мотонари в основном стотысячной армией под командованием некоего безлошадного, но крайне харизматичного господина, который вежливо предложил пиратским эскадрам подвинуться – и три провинции в придачу (что несколько лучше, чем ничего). Тесокабе оскорбленно взвыл, поднял войска – и остался без флота. Все бы хорошо, но господин этот, на памяти Мотонари, был тот же самый, что незадолго до этого значительно потрепал гарнизоны Аки, мимоходом вырезав союзных Мори Акамацу, Бэссё и Кодера.
Асигару, свадебный наряд которого был перешит из старых знамен его господина, ныне азартно перешивал на себя всю Японию, за зиму не дотянувшись лишь до Сикоку и Кюсю.
Сикоку пал первым.
Живым в этом году Тесокабе остался совершенно случайно. Фактический перенос столицы в Осаку популярности новоявленному регенту-кампаку не добавил: сёгунат имени Хидейоши то ли ухнул, то ли ахнул - казнь штатгальтера заменили на ссылку.
Моточика не знает, думал ли он об этом раньше. О смерти. Об этой провинции. Или о том, что Мори Мотонари (должно быть) очень красивый мужчина.
Раскрывшаяся дверь отвлекает.
- Аники, твой обед.
- А?..
- Жрать, говорю, иди.
Приглашение к столу – всего лишь жест. Мори принимает его, но к своей чашке, как всегда, не притрагивается. Он не намерен рассказывать о том, что осталось снаружи – хотя Тесокабе интересно. Пока.
В конце концов, долго этому миру не продлиться. Ни здесь, ни там.
…На задворках вялой дипломатии впервые промелькнуло небритое лицо Катакуры Кагецуны.
Уэсуги замирились с Датэ, закрыв ладонями глаза на замок Нихонмацу и заверив, что знать не знают, откуда у Хатакеямы внезапно обнаружились пятнадцать тысяч лишних солдат без опознавательных знаков. Датэ – крайне молод, крайне небогат – замирился с Уэсуги браком с наследницей Тамуры Кийоаки, и теперь спешно соображал, в какой стороне находится ближайший фронт, за который ему можно будет… удрать.
В результате север усилено корчило в родах нового командующего. Акогасира и Такатама пали, изрядно заляпанные кровью - сгорела Енедзава. Могами прятались за юбками Ёси-химе, Асина учились плавать под тяжестью доспехов. Две с половиной тысячи родственничьих голов были старательно выужены из Ницубаси и развешены по столбам - Датэ был добрым христианином. Уэсуги попятились, еще раз уверили соседа в любви и дружбе – но финансирование Асины значительно поурезали. Оборотень Осю скалился, радостно и страшно, но никто так и не смог разглядеть, как в единственном глазу плещется ужас.
Уэда сотрясалась в агонии – умирать мирно Тигр не хотел. Остатки Ходзе прятались за остатки Оды: по полям металась одичалая, осиротевшая Багровая Смерть, в дружественные объятия Хидейоши еще не угодившая.
В заводях Кюсю армия Шимадзу размашисто выдавала пинка разведотрядам Тоетоми; его гипотетический флот все еще мялся у берегов условно-союзной Португалии, причем что именно он там забыл, ни одна из сторон объяснить не взялась бы. Буддистская Кага только размышляла о восстании – но Кийи была уже разгромлена.
Чашка разлетается об стену, и на Тесокабе поднимаются проницательные карие глаза.
- Твои желания ничего не значат. – Слышит он. - Твоя ярость значит еще меньше.
- Не тебе знать этого.
Мори, некогда за дешифровкой мутных инструкций сегуна проморгавший блокаду Хонган-джи и собственную флотилию, равнодушно промолчал. Две аркебузные пули, вытряхнутые из доспеха лично Токугавы по завершению той же кампании, сделали Мотонари скептичным в отношении к человеческой зоркости.
Впрочем, хозяин камеры молчит. Мори отворачивается, положив локоть на подоконник.
Лицо Мотонари отстраненное и серое, как небо, в которое он вглядывается, и глаза его кажутся черными, тусклыми. Тесокабе думает, что эта кожа будет холодной, если к ней прикоснуться.
И он не касается.
- Настоящий враг никогда тебя не оставит. – Внезапно раздается в тишине. Мори глядит недоуменно, и его собеседник решает пояснить:
- Ты знаешь. Можно пережить смерть соратника, друга, брата, но… - И Тесокабе раздраженно взмахивает рукой. - Лишь потеря врага оставляет после себя эту страшную рану, закрыть которую уже ничто не в силах. Не это ли верность?
- Верность и честность - наиболее трудноуловимые доблести.
- Врешь, Мори.
Тесокабе думает о том, что случится, попроси он владыку Аки остаться. О том, как, возможно, всю последующую жизнь будет смотреть на него, любить его, и в конце концов прибьет. Он думает о своих резервах, о складах в Кюсю и о том, что Токугава все еще жив…
Но он не знает, что будет делать, если Мотонари ответит «да».
- Токугава нет до тебя никаких дел.
- Ты научился читать мысли?..
- Ты помнишь Мицухиде? – обрывает Мори. - Он говорил мне, что я хороший стратег, под стратегией подразумевая… не спи, не спи, Тесокабе. Ложь. Он полагал, что честные люди встречаются только среди крестьян и горожан. Наглядно, не правда ли.
- Иэясу…
Глаза Мори яростно вспыхивают.
- Иэясу предлагает отдать своему ближнему последнюю собственную рубашку, не упоминая о том, что она ближе к телу, чем всякая другая!
- Замолчи. – Шепчет Тесокабе устало и хрипло. – Замолчи, замолчи… - И поднимает на гостя тяжелый, внезапно вменяемый взгляд:
- Ты мертв, Мори Мотонари. Теперь я вспомнил. Ты мертв, тебя разодрали на части «две реки», твои кости гниют в Тюгоку.
Молчание.
- Ты только что понял это? – слышит наконец Тесокабе.
Он закрывает уши, поднимает голову, но Мори уже нет.
…Они увидятся еще как минимум дважды. В первый раз - всего через два года, посреди зыбучих песков, под черными крестами Сацумы, и, наконец, во второй… Впрочем, «дороги» от Киото до Фусими пока и впрямь не существовало.
Начинался новый, 1585 год.
Где-то цвела сакура.
URL записиПисано под сильным впечатлением от выражения лица Вячеслава Тихонова.
Название: Весна в Тёсю
Автор: Red Fir
Бета: уже нужна.
Фандом: околоисторическая Sengoku Basara
Пейринг: ММ как я их вижу. Читаем осторожно.
Дисклаймер: прав, выгоды, дивидендов, образования – не имею.
читать дальшеВ воздухе кружила светлая, дымчатая метель: на Хонсю цвела сакура. Тесокабе мрачно смерил взглядом окружающий пейзаж и скептически поскреб ногтем доски: в его владениях цвела исключительно плесень.
И потянулся, стряхивая с плеч гостя лепестки: в кои-то веки тот объявился не в привычном доспехе, больше пригодном для маскировки на грядках Катакуры, а вполне нейтральном коричневом хаори. Мори смотрит на него – пронзительно и странно – но так ничего и не говорит.
Война приутихла: ныне в провинциях бушевал мир. В отличие от войны, к миру, по мнению Мори, эта страна была катастрофически не приспособлена. Количество родственников спокойнее было сократить до минимума. Вылуплялись первые формы шпионажа. Рис дешевел - разведка дорожала. Ига была раздергана еще Нобунагой, оставшаяся же в гордом монопольном положении Кога – внезапно – обнаружила у себя катастрофическую нехватку кадров. Экспедиционные войска, приуныв, с тоской посматривали «через забор» в династию Мин: площади росли, деньги на деревьях - нет.
- Итак. Ты снова сюда приперся.
Мори легко пожимает плечами.
- Снова.
- Что ты здесь делаешь? – без обиняков обрывает бывший даймё.
- Как ты думаешь, что я могу здесь делать.
И Тесокабе, сдавшись, со вздохом тянется за коробкой с сеги. Чужие тонкие пальцы привычно расставляют фигуры – глядя в окно, Мори молчит, и мысли его далеко. Не здесь.
Не с ним.
…Весна запомнилась Мотонари в основном стотысячной армией под командованием некоего безлошадного, но крайне харизматичного господина, который вежливо предложил пиратским эскадрам подвинуться – и три провинции в придачу (что несколько лучше, чем ничего). Тесокабе оскорбленно взвыл, поднял войска – и остался без флота. Все бы хорошо, но господин этот, на памяти Мотонари, был тот же самый, что незадолго до этого значительно потрепал гарнизоны Аки, мимоходом вырезав союзных Мори Акамацу, Бэссё и Кодера.
Асигару, свадебный наряд которого был перешит из старых знамен его господина, ныне азартно перешивал на себя всю Японию, за зиму не дотянувшись лишь до Сикоку и Кюсю.
Сикоку пал первым.
Живым в этом году Тесокабе остался совершенно случайно. Фактический перенос столицы в Осаку популярности новоявленному регенту-кампаку не добавил: сёгунат имени Хидейоши то ли ухнул, то ли ахнул - казнь штатгальтера заменили на ссылку.
Моточика не знает, думал ли он об этом раньше. О смерти. Об этой провинции. Или о том, что Мори Мотонари (должно быть) очень красивый мужчина.
Раскрывшаяся дверь отвлекает.
- Аники, твой обед.
- А?..
- Жрать, говорю, иди.
Приглашение к столу – всего лишь жест. Мори принимает его, но к своей чашке, как всегда, не притрагивается. Он не намерен рассказывать о том, что осталось снаружи – хотя Тесокабе интересно. Пока.
В конце концов, долго этому миру не продлиться. Ни здесь, ни там.
…На задворках вялой дипломатии впервые промелькнуло небритое лицо Катакуры Кагецуны.
Уэсуги замирились с Датэ, закрыв ладонями глаза на замок Нихонмацу и заверив, что знать не знают, откуда у Хатакеямы внезапно обнаружились пятнадцать тысяч лишних солдат без опознавательных знаков. Датэ – крайне молод, крайне небогат – замирился с Уэсуги браком с наследницей Тамуры Кийоаки, и теперь спешно соображал, в какой стороне находится ближайший фронт, за который ему можно будет… удрать.
В результате север усилено корчило в родах нового командующего. Акогасира и Такатама пали, изрядно заляпанные кровью - сгорела Енедзава. Могами прятались за юбками Ёси-химе, Асина учились плавать под тяжестью доспехов. Две с половиной тысячи родственничьих голов были старательно выужены из Ницубаси и развешены по столбам - Датэ был добрым христианином. Уэсуги попятились, еще раз уверили соседа в любви и дружбе – но финансирование Асины значительно поурезали. Оборотень Осю скалился, радостно и страшно, но никто так и не смог разглядеть, как в единственном глазу плещется ужас.
Уэда сотрясалась в агонии – умирать мирно Тигр не хотел. Остатки Ходзе прятались за остатки Оды: по полям металась одичалая, осиротевшая Багровая Смерть, в дружественные объятия Хидейоши еще не угодившая.
В заводях Кюсю армия Шимадзу размашисто выдавала пинка разведотрядам Тоетоми; его гипотетический флот все еще мялся у берегов условно-союзной Португалии, причем что именно он там забыл, ни одна из сторон объяснить не взялась бы. Буддистская Кага только размышляла о восстании – но Кийи была уже разгромлена.
Чашка разлетается об стену, и на Тесокабе поднимаются проницательные карие глаза.
- Твои желания ничего не значат. – Слышит он. - Твоя ярость значит еще меньше.
- Не тебе знать этого.
Мори, некогда за дешифровкой мутных инструкций сегуна проморгавший блокаду Хонган-джи и собственную флотилию, равнодушно промолчал. Две аркебузные пули, вытряхнутые из доспеха лично Токугавы по завершению той же кампании, сделали Мотонари скептичным в отношении к человеческой зоркости.
Впрочем, хозяин камеры молчит. Мори отворачивается, положив локоть на подоконник.
Лицо Мотонари отстраненное и серое, как небо, в которое он вглядывается, и глаза его кажутся черными, тусклыми. Тесокабе думает, что эта кожа будет холодной, если к ней прикоснуться.
И он не касается.
- Настоящий враг никогда тебя не оставит. – Внезапно раздается в тишине. Мори глядит недоуменно, и его собеседник решает пояснить:
- Ты знаешь. Можно пережить смерть соратника, друга, брата, но… - И Тесокабе раздраженно взмахивает рукой. - Лишь потеря врага оставляет после себя эту страшную рану, закрыть которую уже ничто не в силах. Не это ли верность?
- Верность и честность - наиболее трудноуловимые доблести.
- Врешь, Мори.
Тесокабе думает о том, что случится, попроси он владыку Аки остаться. О том, как, возможно, всю последующую жизнь будет смотреть на него, любить его, и в конце концов прибьет. Он думает о своих резервах, о складах в Кюсю и о том, что Токугава все еще жив…
Но он не знает, что будет делать, если Мотонари ответит «да».
- Токугава нет до тебя никаких дел.
- Ты научился читать мысли?..
- Ты помнишь Мицухиде? – обрывает Мори. - Он говорил мне, что я хороший стратег, под стратегией подразумевая… не спи, не спи, Тесокабе. Ложь. Он полагал, что честные люди встречаются только среди крестьян и горожан. Наглядно, не правда ли.
- Иэясу…
Глаза Мори яростно вспыхивают.
- Иэясу предлагает отдать своему ближнему последнюю собственную рубашку, не упоминая о том, что она ближе к телу, чем всякая другая!
- Замолчи. – Шепчет Тесокабе устало и хрипло. – Замолчи, замолчи… - И поднимает на гостя тяжелый, внезапно вменяемый взгляд:
- Ты мертв, Мори Мотонари. Теперь я вспомнил. Ты мертв, тебя разодрали на части «две реки», твои кости гниют в Тюгоку.
Молчание.
- Ты только что понял это? – слышит наконец Тесокабе.
Он закрывает уши, поднимает голову, но Мори уже нет.
…Они увидятся еще как минимум дважды. В первый раз - всего через два года, посреди зыбучих песков, под черными крестами Сацумы, и, наконец, во второй… Впрочем, «дороги» от Киото до Фусими пока и впрямь не существовало.
Начинался новый, 1585 год.
Где-то цвела сакура.